Вообще эта зарисовка — пролог к фанфику, задуманному ещё в апреле. Но воплощать запланированное мы с соавтором, чувствую, будем ещё нескоро, а поделиться сценой убиения самого мерзкого персонажа в Кэртиане о-о-очень хочется. Так что пусть лежит пока самостоятельным драбблом, а там как пойдёт. :)
Таймлайн зарисовки, думаю, очевиден. Это я «От войны до войны» перечитывала, разозлилась жутко — и вот написала (кстати, это была моя первая почеркушка по Этерне). Жалею только, что маловато помучила эту дриксенскую пакость.
Драббл, джен, PG, deathfic***
Всё было готово.
Три дня назад Ричард Окделл имел сомнительное удовольствие лицезреть свою королеву в объятиях своего эра. Два дня назад оная королева поплакалась Ричарду в аббатстве Святой Октавии… Зрелище, надо полагать, было выдающееся. Катарина — отменная лицедейка. И та ещё лисица… Но сворки старых тайн крепко держат и не таких.
Завтра Ричард Окделл увидит «список Дорака».
Август Штанцлер задумчиво провёл пальцем по обвившим желтоватый лист строчкам. Неспешно встал из-за стола, подошёл к камину, на котором ждало своего часа кольцо с алыми камнями. В сиянии свечей таящее в себе смерть украшение казалось осколком Заката.
Конечно, мальчишка едва ли сумеет отравить своего эра — а впрочем, какая разница. Непрочному союзу Алва и Окделлов конец в любом случае… А он сам сможет наконец беспрепятственно покинуть Олларию.
Кансилльер Талига глубоко вздохнул и потушил свечи.
Луна сияла невыносимо ярко — слишком ярко для городской весны…
В дальнем углу комнаты, куда в этот час ночи падал лунный луч, медленно облекалась плотью хрупкая женская фигура. Хозяин дома стоял к странной гостье спиной и не мог её увидеть, а вот гостья… Она смотрела только на хозяина — смотрела пристально и нехорошо. Прекрасные синие глаза сверкали холодной яростью.
Где-то вдалеке ударил колокол, в окно ворвался холодный ветер. Синеглазая беззвучно приблизилась к неподвижно стоящему у камина человеку. Презрительная улыбка искривила красивые губы, а секундой позже женщина вытянула руку, будто бы желая дотронуться до кансилльера.
…Резкая, оглушительная боль прострелила виски, фигурки на каминной полке поплыли перед глазами. Сердце заколотилось часто-часто, лунные блики на стене заплясали ему в такт. Штанцлер попытался рвануть воротник, чтобы стало хоть немного легче дышать, — но пальцы отчего-то не послушались. В ушах нарастал нестерпимый гул, боль тысячей кинжалов свистела в голове. Кансилльер сделал шаг к шнуру для вызова слуг, но ноги тоже отказались подчиняться хозяину. Потолок рухнул куда-то вниз, по затылку ударили тяжёлым и холодным. Где-то невозможно высоко мелькнули прутья каминной решётки…
Краем гаснущего сознания Август Штанцлер ещё успел заметить исполненные тысячелетней ярости немыслимо синие глаза.